я белый и пушистый. просто все дальтоники.

Я МОГУ БЫТЬ КАВАЙНЫМ!!!!!!!!! но недолго, не со всеми и если закормить сладким до опупения

Представляю себе жуткий расссказ. Приходит нечто вроде моего обычного персонажа, раскатывает в блин крепость столицы, войска противника и прочее, берет штурмом резиденцию, вяжет местного прынца, а потом пафосно заявляет, что искал себе семе и наконец нашел. Вот попробуй только тот не согласись... а потом делает большие кавайные глазки и местный прынц валится в обморок. приступ кавая проходит и наш герой разочарованно приказывает присоединить к империи завоеванное и выгнать этого придурка. который не оценил кавая. потом идет воевать дальше...

Я кавай, просто методы донесения моей кавайности до окружающих жестковаты.

@темы: тридцать три раза массаракш, семейка придурков, вот такой я страшный суслик

---

осень - это...

фотоповесть о том, как мы с Ино-тян осень провожали. все-таки традиции любования это прекрасно, пробегав по городу и проездив в метро целый день наконец то посвятить вечер прогулке у воды... тишина. закат. спокойствие. радость.

@темы: Настроение, Позитив, Развлечения, Творчество

---

finita la tragedia

Я дописал повесть *фанфары*
Желающих почитать предупреждаю: яой, ангст, голубые сопли, серобуромалиновые мысли, главный герой которого хочется убить тапком, тривиальный сюжет и единственное достоинство - всего 12 страниц. Кто готов рискнуть здоровьем и вчитаться в эти строки? Жду отзывов, от тех, кто собирался почитать)))

продолжение в комментах

Ошибка природы
1.


Открываю тетрадь и рука боится белого листа. Мне часто хотелось покоя, когда трескалась от напряжения маска и не было сил играть перед людьми привычные роли. Сколько раз, далеко за полночь, прежде чем кануть в душную полудрему, я молился, чтобы хоть на день все забыли о моем существовании. Зачем жаловаться, если желание наконец испонилось? Этот рассказ не будет жалобой. Просто воспоминание, которое крутится в голове и никак не может меня оставить. Говорят, если расскажешь сон, он больше не приснится. Попробую. Пусть даже моим единственным слушателем будет ленивый кот, который на сытый желудок способен просить любые жалобы, только бы не очень громко вопили.
Я начну с конца.
С вокзала.
Запаха дыма, который против желания щекочет ноздри и наполняет глаза слезами.
Суеты тех, кто опаздывает, тех кто опоздал и тех кому уже некуда опаздывать.
Мальчик, который остался на перроне, зря думал, что потерял меня навсегда. Хасегава Акио, которого он знал стоял рядом с ним и улыбался мне из мутноватого стекла вагона блеклой, потерянной улыбкой.
Я с утра чувствовал, что опаздываю. Список на измятом тетрадном листе – купить лекарств, собрать вещи, позвонить отцу, смириться. Веселый последний пункт… Каждому, кто интересовался какого черта я бросил все и уезжаю была рассказана трогательная история о нервном срыве. Сам же вечерами убеждал себя, что поступаю правильно. Громче всего мы врем самим себе.
Я запихивал в сумку белье, перочинный нож, брюки, пару рубашек и зачем-то кинул в ощерившуюся «молнией» пасть эту тетрадь. Хрюкнул дверной звонок. На пороге стоял Такуми, задыхающийся, с желтоватыми от усталости глазами. И все равно улыбался.
— Можно? Я не помешаю?
— Заходи…
Сказал и тут же смотался на кухню, отыскивая остатки завтрака. Надо было сказать, что занят…
Когда вернулся, Такуми, поджав ноги сидел на диване, осматривая выпотрошенную сборами комнату. Во взгляде явно читалось беспомощное «почему?». Такуми не задавал вопроса, и так знал, я набил мозоль на языке отвечать. И ничего иного кроме того, что говорю всем не произнесу. Полные тоскливого блеска карие глаза… тьфу, как у больной собаки!
Вещи не желали помещаться, пришлось заталкивать торчащее из сумки коленом. Мне на плечо легла рука, я вздрогнул, резко сжал его пальцы и обернулся. Такуми тихо вскрикнул. В тот момент я даже ненавидел это лицо. Слегка обветренные, слишком тонкие для мальчишки губы, черную родинку на покрытой пушком щеке, по-поросячьи задорно вздернутый носик… и выражение… вечная помесь страха, надежды и любопытства.
— что? – гость смутился, шмыгнул носом и зябко передернул плечами.
— просто… хотел тебя обнять…
— я опаздываю.
— до поезда четыре часа!
— и два из них на дорогу. Не успеваю. Хотел подарить этот цветок соседке… кто его поливать будет… Постирать костюм… начерта мне там костюм… глупость, правда? Помоги.
Такуми старательно сжимал края «молнии» и вместе мы побороли переполненную сумку. Его волосы щекотали мне нос. Странная смесь, терпкий с горчинкой запах, корица и мускатный орех? Трудно описать запах человека, таящийся в волосах и за ухом, обжигающий ноздри при поцелуе. Надо привыкать к одиночеству, пустота приятнее боли. Наверное. Ксо, теплое дыхание касается предплечья и от решимости ни следа. На каком упрямстве держусь, кто его знает…
Такуми теребил подушку, не решаясь подойти. Я распихивал по ящикам сваленные на столе бумаги. Старые рисунки, выписки из газет, ежедневники с давно просроченными встречами. Выбросить половину… Почему, когда в жизни что-то резко меняется думаешь о мелких глупостях? Думаешь о мелких, совершая большую.
- Такуми? Ты поедешь со мной на вокзал?
- Да.
- Зачем?
Пощечина вопросом. Забавно. Мальчик ошарашено хлопал глазами подбирая ответ.
- Проводить. Ты же нескоро вернешься…
Я смял вчерашний билет на электричку и бросил его на пол. Три шага к дивану. К черту так заботливо сплетенную клетку для сердца. Как химики выращивают кристаллы, я выращивал прутья из гордости, решительности, силы воли, придавал им изящную форму и гордился способностью отключать чувства. Наблюдая, как гость сидит по девчачьи обхватив колени руками, я повторял про себя «ненавижу», пока слово не потеряло смысл, превратившись в набор звуков. На секунду и правда стало противно. Этого хватило, чтобы выйти из комнаты.
Оттирая со стола пятна чая, я пытался увести мысли в сторону от Такуми. Он напоминал мне игрушку, которую выросший ребенок оставляет в старом доме. Любит ее. Привязан к ней. Но становясь взрослым, понимает, что детские прихоти надо принести в жертву, иначе не поднимешься на следующую ступень. Он бережно кладет куклу на диван, глотает ком в горле, прогоняет из памяти момент когда ее ему подарили и твердым шагом выходит из комнаты. А потом, сломя голову бежит по коридору, к машине, чтобы его скорее увезли, защитили от прошлого.
Шорох. За стеклянной дверью Такуми показывает на часы. Пора выходить, а то я уже минут сорок остервенело драю блестящий от чистоты стол. Кивнул. Проверил чайник, не осталось ли там заварки, задернул занавески. Уютно. Видимо я люблю свой дом. Раньше терпеть не мог маленький коридор в котором по пьяни натыкался на стены… а теперь плакать готов над каждой соринкой.
- Акио, ты опоздаешь!
- Если бы…- прошептал я одними губами, отодвинул Такуми в сторону, подхватил сумку и вышел из квартиры.
Вагон метро был полупустым. Ветер трепал забытую на сиденье газету. Малыш ерзал на коленях у матери с любопытством разглядывая кивающий ему лист бумаги. Я одну за другой выгонял мысли, но они потоком рвались обратно. Дурак, слышал же легенду о том, как тяжело не думать о белой обезьяне… Мысли выбил Такуми. Он задремал и не заметил как потихоньку склоняясь его голова легла мне на плечо. Я выругался, но тепло в полном сквозняков метро приятно согревало бок. За одну станцию до нашей он открыл глаза и сонно протянул в нос «я задремал, да?» Красные полосы на щеке намятые моей курткой, беспомощная улыбка. Я любил это сонное очарование. Не удержался и взлохматил парнишке волосы, улыбнувшись в ответ.
- Выходим. – захотелось взвыть, от вспыхнувшей в его глазах надежды.
Зачем я снова показал чувство? Хотел, чтобы последним воспоминанием Такуми обо мне было безразличие. И сорвался.
Он говорил не переставая, будто боялся тишины. Об университете, сгрызшей сапог таксе, выставке лошадей, фестивале кленовых листьев и фейрверках на заливе, которые я так ловко фотографировал
Я молча наслаждался его голосом. Взахлеб, в лицах, эмоционально, ярко, когда он плачет или радуется подарку, смеясь рассказывает о глупостях, чувствуешь вкус его душевного состояния.
Похожая на зайца проводница одарила нас длиннозубой улыбкой и пожелала счастливого пути. Слова царапнули сердце издевательством.
До отправления оставалось 15 минут. В вагоне, как в котле с супом. Я оставил вещи и вернулся на перрон. Такуми зажмурил глаза и не спрашивая разрешения обнял меня. Идиот… так больнее. Рука скользнула по плечам мальчика. Прижать его к себе крепче, почувствовать стук сердца и легкую дрожь.
- Не скучай. Обещаешь?
Такуми замотал головой, сильнее зарываясь мне в куртку. Разорвать билет и остаться. Семья будет мной недовольна. А когда она была довольна, если исключить невразумительный возраст лет до семи? По вокзалу объявляли и объявляли, что заканчивается посадка на мой поезд.
- Мне пора. Ты понимаешь. Я верю, что понимаешь.
Такуми отпустил меня и слегка нахохлившись продолжал стоять у окна купе, изо всех сил пытаясь улыбаться. Я чувствовал как мои губы перекашивает ухмылка. Смесь неистребимой нежности с попыткой возненавидеть. Смотря на неуклюже согнувшуюся, чтобы видеть меня в окне фигуру вспоминал как не терплю Такуми когда он тащит меня вглубь толпы, шумит, боится машин… А вспоминалось какой он милый когда сонный, каким нужным и сильным я себя чувствую когда ему страшно.
Поезд дернулся, и перрон едва заметно пополз назад. Такуми нелепо взмахнул руками, будто пытался поймать дым тепловоза. Губы мальчика шевелились, но толстое стекло не давало расслышать слов. Я отчетливо прочел «аишитеру». И даже ответил, прежде чем подумал «сайонара». Потом, ткнувшись лбом в оконную раму «аишитеру». Но Такуми не видел этого. Перрон кончился, уступая бесконечным товарнякам и переплетению шпал. Только когда на стол упало несколько капель, я понял что плачу.

2.

Луна освещала углы шкафов и складки занавесок. На фоне лунных бликов подергивались тени деревьев, мир казался зыбким и дрожащим, как на старой видеопленке.
Проснулся от страха. Страх был расплывчатым, как головная боль перед дождем. То стихнет, то снова ударит по сердцу, загоняя его в пятки едва ли не молотком. Я отчетливо видел на столе у ректора анонимку непревзойденного мастера выводить гнусности каллиграфическим почерком. Честь вычтем, имя в уме. По спине пронеслись мурашки, ведь ректор умеет так взглянуть, что почувствуешь себя насаженным на булавку. «Не виноват? Не звал? Не добивался этого мальчика? Чушь. Хасегава, ты одно из самых порочных созданий нашего города!»
Я презирал поборников правил, уставов и предписаний. Кланялся в коридоре, сдерживая ухмылку… Носил на работу костюм, но вечно прибавлял к нему дурацкие галстуки… Почему же так страшно, что со мной перестанет здороваться этот курятник? Я при всем видимом неформальстве честолюбив. А наш мир рисовали по уставу…
Встал, вышел в коридор, ударил кулаком выключатель и попал только со второго раза. Шум воды, свист чайника, тихое ворчание музыки позволили немного опомниться. Это был первый звонок. Далее последуют еще два и театральное представление «Безумный Акио». Хрипло рассмеялся. Наверное, даже вслух. Потом нашел телефон, набрал номер и нетерпеливо проклинал гудки, пока заспанный тревожный голос не назвал меня по имени.
— Да. Это я. Нет. В порядке. Приезжай завтра. Утром.
— У меня…
— Знаю, потом поедем вместе, хорошо?
— А…
— Такуми… Я лучше сам приеду. В девять. Прости, что разбудил.
— Ничего. До встречи?
— До завтра. То есть до сегодня.
Люблю. До безумия. Последнее слово оставило неприятный осадок. Я слишком ценю свой ум, чтобы с него сойти.
В семь утра я уже ехал среди сонных пассажиров, щурясь от поджаривавшего автобус солнца. Злые, раздраженные, просто усталые люди. Одним словом, пятница.
Такуми только что видел последний сон, глаза его беспомощно косили, голос еще не потерял так любимого мной тягучего оттенка.
Мы стояли в коридоре минут десять, все не хотелось отпускать его, в мягком халате, пахнущего теплым печеньем с корицей.
— Хочешь чаю?
— Ну его на фиг. Спишь? Тоже не откажусь.
Без лишних слов раздевшись, я нырнул под неуспевшее остыть одеяло. Такуми засмеялся и все таки пошел заваривать чай. Я, пока его не было, откопал в кармане мобильник и написал сообщений шесть с общим смыслом «меня не ждать».
— Тебе зеленый? – приглушенный шумом воды крик.
— Какой заваришь. Только возвращайся быстрее.
Я пробовал клясться больше сюда не приходить. Потому что нельзя ТАК привязываться. Можно и свободу потерять. Стать зависимым. Смешно… от того кто младше, слабее… или от того, каким сильным себя рядом с ним чувствуешь? Человека я люблю или свое отражение в нем? Я усмирял гонор очередным поцелуем и не думал. Сейчас, уткнувшись носом в подушку, полную запахом Такуми, я не думал о том, зачем мальчику так рисковать. Получить клеймо, жить с которым, под косыми взглядами далеких и близких почти невозможно. Чего стоит одна моя коллега, которая нервно поскребывая руку тяжелыми алыми коготками, обожает с трагичной писклявостью восклицать «куда катится мир?!» Она права, слишком много детей ударилось любить всех подряд, не понимая почем в жизни сахар, а почем сопли. Но меня удивляла ее готовность ненавидеть без разбора всех подряд. Я молчал. Защищать – поставить пятно на свою репутацию, а поддакивать не умел и учиться желания не было. Сказать бы ей однажды в лицо, что из- за таких баб я и не терплю женщин.
Чай стоял на полу у дивана, остывающий и забытый. Почесать за ухом, коснуться губами шеи, прижать к себе так крепко, что Такуми пискнет, задерживая дыхание. Еще маленьким я отучил меня тискать, а потом, может быть, и хотел, чтобы взяли за руку или погладили по голове, но люди хорошо помнили, мне это неприятно. Такуми чихал на мое ворчание. Его тонкие пальцы могли безнаказанно бродить по моему телу где им вздумается. Он отлично чувствовал, когда я не в духе и дразнить меня не стоит. Что говорить, приручил меня маленький поганец…
— Такуми… глупо думать о будущем, в возрасте когда у тебя и прошлого толком еще нет… но…
Мальчик насторожился, положил мою руку себе на щеку и вздохнул. Снова срывая разговор на ЭТУ тему. Наивная вера в мифическое «с нами такими хорошими все будет хорошо» порядком подбешивала.
Поцеловал. В губы. Шею. Плечи. Маленькая горячая рука скользнула к бедру. Тот, кто сможет в таком состоянии думать воистину каменный. А если я люблю Такуми как лекарство от мыслей?
Ленивая тяжесть во всем теле. Я рассматривал рисунок на люстре. Тонкие черноголовые человечки с копьями неслись за мамонтом. Волосатым слоном, похожим на кляксу с хоботом. На белом плафоне некуда прятаться, приметная лохматая клякса не удерет от желающих вонзить копье. Одно копье, два копья, ворох копий…
Такуми почувствовал, что меня передернуло и, фыркнув в плечо, принялся поглаживать мою шею кончиками пальцев. Легкие прикосновения расслабляли, погружая в полудрему. Мне не хватило духа продолжать о том, что жизнь только начинается, пора перестать кроить ее в угоду моей блажи. На задворках сознания трепыхнулась мыслишка, что стыд, страх и попытки оттолкнуть тоже моя прихоть.
Такуми продолжал свою игру, чувствовал что в моей голове бродит что-то нехорошее. Значит выгнать, растворить сознание в инстинктах, чтоб и капли не осталось. Когда кончик языка рисует узоры на коже, прикасаясь ко все более чувствительным местам мысли путаются и уходят. Остаются лишь ощущения.
Потом я спал, проглотив холодный чай в два глотка, будто не было бессонницы и кошмаров.
С мясом вырванный из своего мира, я был накрепко приклеен к студенческой комнатке. Дремал, будто кот под стук клавиш, лениво потягивался за чашкой и терся о Такуми, когда замерзал. Нервный, изворотливый, хитрый и одинокий оставался за порогом. Здесь истрепанной душе срывало тормоза.
Вечером Такуми гордо показывал мне новую модель катаны, бросился показывать удар и снес дверь шкафа. Остаток вечера мы бегом наводили порядок и около одиннадцати, я, не умыв поцарапанную щеку, поздоровался с отцом Такуми и собрался домой. Каждый раз, наблюдая этого мрачного, сурового человека, его широкие ладони со вспухшими узлами вен, я думал не убьет ли он Такуми, узнав о нас. Он и так не одобрял нашего знакомства. То ли считал меня богемным бездельником, то ли наглецом. Я часто бываю несколько высокомерен с полузнакомыми людьми, с детства не могу извести эту черту. Слишком косо в последнее время он смотрит на меня, слишком часто орет на Такуми...
Привычный мыслеворот восстанавливался в мозгу, разве что потеряв часть трагичности. Автобус, с визгом тормозя на светофорах несся по темнеющим улицам. В стекла колотились крупные капли. Заводские ангары, в розоватой закатной подсветке казались полусгоревшими руинами. Мы поднимались все выше по мосту, над покореженными грузовиками, ощерившейся проводами электростанцией, брошенными на путях вагонами. Узкие темные окна цехов, пустые белесые стекла, и отблеск солнца внизу, как мертвые рыбьи глаза с кровавой полоской по краю.
Вихрастая туча порыкивала на горизонте, пробуя голос. Мы катились по сереющему от воды асфальту прямо в грозу.
Телефонный звонок. Я успел только снять мокрую одежду и вымыть ботинки. Такуми. Голос дрожал, срываясь на шепот.
— Поговори со мной.
— Что случилось?
— Не.. надо. Не спрашивай. Просто. Ты знаешь.
Знаю. Он сдерживал злые слезы, сидел в комнате, обнимал подушку и мечтал сбежать из дома. Сначала я мысленно отругал Такуми за слабость. Потом вспомнил его отца. Будь рядом со мной человек такой степени властолюбия, долго бы я выдержал? Или научился бы склонять голову не ломая шеи?
Потом я услышал на заднем плане раздраженный монолог о пустой болтовне по телефону, после чего Такуми всхлипнул, извинился и повесил трубку.
Я выругался в короткие гудки и лег на диван. За окном шебуршал дождь – серое небо стекало на землю. Может быть и не я стал поводом изводить сына в тот вечер. Но паранойя страшная штука – превращает твою персону в мишень всех возможных пакостей.
Веселый и буйный снаружи, Такуми не годится в борцы за свободу. Слишком уж мягок внутри. А его отец, родись пару сотен лет назад мог бы и сегуном стать…
Не хочу стать последней каплей в их бочке семейного дегтя. Уйти в сторону. В этот вечер я решил. И никого не было рядом, чтобы разубедить.
3

Последнее время я жил в полусне. Работал, пропадал на дружеских вечеринках, где все пили за все подряд. Единственное, чего не позволял себе ни под каким соусом – видеться с Такуми. Он беспокоился, звонил, писал. Я отвечал нарочито коротко, стараясь придать холодности измученному голосу.
— Акио… Пожалуйста, скажи что случилось! Я не понимаю ничего... мне больно…
Черные значки на светящемся экране. Каких усилий стоит не видеть за ними невыплаканных слез, сжатых кулаков и перекошенного в желании заглушить всхлип лица. Укусить себя за палец и промолчать. В столе уже лежит билет. Я не бегу от, я бегу для. И это правда! Правда. Правда… Я стоял, прижимаясь лбом к оконному стеклу, и зачем-то считал фонари в нашем квартале.
Снова и снова в темноте вспыхивала мертвенно бледная подсветка. Черные колкие буквы.
— За что ты так меня ненавидишь?
За то, что люблю. Только не скажу этого. Просто напишу еще одно сообщение. Вроде «не догадываешься?» или «я всех ненавижу». А на робкое «ты занят?» выплюну в трубку брезгливое «да», швырну телефон подальше и сяду за работу.
Канцелярские фразы отчета, столбцы оценок, программа семинара. Посреди научной статьи, которую читал уже два часа, я выключил компьютер, нашарил взглядом телефон и снова не позвонил. Словно наркомания… пальцы сами тянутся к кнопкам. Надо дать мальчику понять, что рядом со мной невыносимо. Надо.
Вечером меня ожидала встреча с давней знакомой. Когда-то мы были одноклассниками. Я наконец то согласился на это. Просто так. От отчаяния. Сказал «да» и забыл. А она перезвонила.
Мы сидели за угловым столом, на уютных желтых диванчиках. Нарочито расслабленно болтали о чем придется. Много улыбались, даже смеялись. Я поил Хикару красным вином, рассуждая о коварных соблазнителях, зайцах с волчьими ушами и людях с лисьим сердцем. Она кокетливо стеснялась и тайком подкрашивала губы. Я вежливо намекал и косился на часы. Потом Хикару надоело. Она повздыхала о том, как нелегко найти порядочного человека в этом катящемся к чертям мире, и чуть наклонилась ко мне за ободряющим поцелуем. Я тоскливо смотрел сквозь нее на улицу, где свет фар иногда выхватывал из темноты деревья и темные фигуры прохожих.
— Уже поздно. Тебя проводить?
Она недоуменно взмахнула ресницами.
— Акио? — Потом, совсем по-девчоночьи хихикнула в ладошку,— а ты еще такой мальчишка! Весь вечер хвост распускаешь, а на душе, что-то черное. Ты ведь и на встречу пришел едва ли не от скуки, так?
— Не от скуки…— пробормотал я, опустив голову.
Хикару протянула руку и слегка потрепала мои волосы.
— Я тебя слишком хорошо знаю, чтобы поверить, будто ты сделался прожженным женолюбцем.
Я покраснел и уставился на дно бокала, где в бардовой лужице отражался мой унылый нос. Есть люди, перед которыми привычные маски раскалываются. Как бы ты не хотел держать лицо, все равно сорвешься и опустишь голову. К черту маски, надо хоть кому-то сказать правду.
— Хочу уехать. Студенты по мне плакать не будут. Научная работа тем более. А родители поймут. Это будет не самая странная моя выходка за последние шесть лет. Знаешь, хочется разрушить все, расчистить и начать заново. Подальше от города.
Хикару, по-птичьи склонив голову на бок, хитро разглядывала мое выражение лица одним глазом — второй был прикрыт челкой.
— Поня-атно… — насмешливо протянула она — Готов сеять рис, охранять границу, гоняться за китами по морям, или еще пуще – учить юных туземцев с острова имени великого мореплавателя такого-то недавно забытому английскому. Так?
Я буркнул, что английского не забывал и рассердился на себя за ребячливость.
— Здесь я не смогу придти в себя. Старые связи – как паутина. Хочешь отряхнуться, а они липнут, сжимают и тянут. Там меня никто искать не будет. Поверь, им нужен далеко не я, а тот образ который создал. Вне компании, своего дома, возможностей развлекать гостей, я не нужен никому. Пусть будет просто…
Хикару смеялась. Она не дала договорить, сначала тихо пофыркивая, потом хохоча. Громко, звонко, так что с соседнего столика оглянулась хмурая молодая пара, отчаянно пытавшаяся сделать пафосным первое свидание. А может, судя по скорбным лицам – последнее.
— Упрямый. Если надо и к вершине горы на ушах приползешь и на рисовом поле утопишься. Я верю, что существовать там, куда сбежишь, ты сможешь. А вот покоя не найдешь. Когда руки заняты, в пустую голову все равно наползает муть. Накрутишь себя со скуки, возненавидишь тишину и усталость так же как сейчас безделье и суету. Говоришь, все надоели? Но даже ненавидеть людей тяжело там, где их нет. Если тем, кто рядом твое мнение безразлично, твои мысли не понятны, твои желания кажутся бредом, можешь считать, что они в другом мире. Ты разговариваешь с тенями на стенах. Они есть, но их нет. Стоит ли бежать к такому одиночеству? От любви можно уйти и в здешнюю работу.
Я дернулся и едва успел поймать сбитый локтем бокал.
— Любви?
— А в чем еще может быть дело? Балбес… Ничего иного не боясь, ты боялся, боишься и будешь бояться своего сердца. Того, что оно делает тебя слабым. А сердце у тебя есть, как бы ты не мечтал, чтоб его не было. Не проще ли научиться с ним жить, а?
Я тихо выругался.
— С чего ты взялась ковыряться в моих ранах?! Я забыться хотел… — в один глоток покончил с бутылкой и не заметил — Пришла прочитать лекцию о том, сколько литров черной краски судьба потратила на мою жизнь и сколько еще рассчитывает потратить?!
— Даже не думала. Ни к чему злить человека у которого предстоит ночевать. Я опоздала на последнюю электричку.
Я усмехнулся. Хикару снова рассмеялась, покачивая в пальцах бокал. Остатки вина лениво облизывали стекло.
Потом женщина поймала пробегавшего мимо официанта и заказала еще одну бутылку.
— Тебе и правда полезно напиться. Думать станет лень, мозг отдохнет , а утром ему будет не до душевных мучений.
Я почти не слушал ее слов, а когда принесли вино, налил себе и снова выпил. Потом повторил. Помню, что Хикару все еще домучивала первый бокал.
— Ты замужем? — не знаю к чему вдруг всплыл в мутном сознании этот вопрос.
— Официально. Ему все равно где я и с кем. В таком возрасте думают о душе и тихо впадают в маразм. Хотя… иногда он пытается… меня тошнит, у него сердечный приступ и никакого удовольствия. Так что, в последние полгода мой супруг от обязанностей отказался в пользу грелки и сказок о мировой политике на ночь.
— Везет… — хмыкнул я.
— Везет— отозвалась Хикару,— Все пытаюсь понять, почему тебе так не везет, а мне страшненькой удача улыбается? Наверное, красота, чтобы тронуть сердце должна быть охвачена болью. В противном случае она вызывает зависть.
— Ты за этим так настойчиво просила о встрече? Чтобы меня пожалеть?
— Нет. Просто хотела увидеть… Не знала, что ты влюблен и так упорно хочешь сойти с ума.
— Не влюблен. И не хочу. — буркнул я, допивая вторую бутылку. Так и прикончил ее один.
Хикару положила свою ладонь поверх моей и легонько теребила пальцы. Зря говорит, что некрасивая… Крупная, это да. Круглолицая, с узкими как у дремлющей тигрицы глазами. Хикару хотелось меня спасти. Не важно от чего, кого и зачем. Она позвонила, лишь только услышала, что я заболел. Есть такие женщины, которым жизнь не мила без подопечного, для которого они являются путеводной звездой. И любят в этом несчастном себя: жертвенную, терпеливую, добрую. Терпеть не могу таких женщин. Но когда плохо мы бросаемся к самому горькому лекарству, самому противному средству полагая его самым сильным.
Хикару ущипнула меня за руку.
— Пойдем домой?
— Пойдем… еще полбутылки и я убью совесть… Дай слово, что этим не воспользуешься.
— Акио… Может ты еще и протокол нашей беседы заставишь подписать? А потом отошлешь своей… любви?
Я встал и потянул ее за рукав. Пьян… ну и пусть. Все равно. Зато можно не думать.
— Пойдем… Официант. Счет пожалуйста.
Хикару вздохнула, помогла мне вытащить из кошелька нужные купюры, виновато улыбнулась официанту и с усмешкой наблюдала, как я, покачиваясь, отхожу от столика. У стеклянной двери встрепенулся нахохлившийся охранник, готовый помочь мне покинуть помещение. Грубо отмахнувшись от протянутой руки, и буркнув «сам», я вывалился в ночь. Все так же виновато улыбаясь, за мной вышла Хикару. Оставалось поймать такси…

@темы: Бред, Творчество

---

имена

Копаться в именах для того, кто пишет дело привычное... И как всегда накопал. Не один я во всемирных именных словарях ковыряюсь, когда в голове уже слоги в приемлемые словечки не складываются, а японские имена уже поднадоели
Как оказалось Гаори - индийское имя, означающее "белый", а в Англии существует святая Юфемия, которую когда-то за что-то сожгли на костре.

---

Игровое

Есть роли, которые цепляются за душу мертвой хваткой. И от них просто так не отряхнуться. Они страшнее, чем кицунская маска. В первую очередь они страшны тем, как в них уютно. За каким щитом ты себя чувствуешь, как отчетливо знаешь свою реакцию на каждое проявление жизни. Маска проще, чем ты, ну и что? Зато она узнаваема. Люди быстро запоминают как себя стоит с тобой вести, а КАК НЕ СТОИТ.
Забавно. Не ты стал им, а он стал тобой. Правда, Инари?

@темы: старые мысли о главном, три тонны понтов, вот такой я страшный суслик, Бред

---

Я. НЕ. БУДУ. ПЛАКАТЬ.

Это капли дождя на лице, а я вовсе не плачу(с)

---

Тронутая желтизной макушка клена. Трава едва успевшая оттаять после заморозка. Тонкий коричневый пес торопливо бредет вслед за хозяином, поджимая лапы. Над головой серое небо. Маленькое серое небо горожанина, в кривой рамке ближайших домов. Я почти перестал ощущать ветер. Стоит расслабиться, и он пролетит сквозь тебя, обожгет холодом, но только один раз. Вот бы так же не чувствовать злые слезы, которые отравляют изнутри, потому что им не дали вытечь наружу.

Какая глупость все эти чувства. Я их больше не хочу. Никаких не хочу.

@настроение: so desu ka

@темы: я убью тебя, (имя, должность, красочный эпитет)!!!, сломанный щит, ненавидишь ли ты меня хоть в половину так, как я тебя люблю?

---

- Папа, почему у птиц нет рук?
- У них крылья, зачем что-то еще?
- А может, они мечтают обниматься, так же, как мы летать...
- не мели чепухи, чудо в перьях.. лучше принеси кофе.

@темы: полшага до песни, ненавидишь ли ты меня хоть в половину так, как я тебя люблю?

---

Я не умею тратить деньги.
Нет, не так, Я НЕ УМЕЮ ИХ НЕ ТРАТИТЬ...

А еще, я хочу учебник по философии. Наш, универский. Пока есть время читать.

@темы: хвост от мысли, отЧАЯнное

---

снова про гиасс

Многим тронутым умом героям аниме не мешало бы прочтение на ночь, по пять раз после еды книги Стругацких "Трудно быть богом". А то этот комплекс кому только жизнь не попортил! Самое глупое, что стоит только избавиться от комплекса, как сразу расхочется становиться высшими силами и отвечать помимо жизни и смерти за дождь в каком-нить папуаснике. Мир то за который отвечаешь похерить легко, но разве интересно быть властелином каменного мешка с парочкой вулканов? а поклоняться и бояться кто будет? амебы? Посадить Шнайзеля к Лайту в один котел и варить не надо, они сами закипят решая из кого бог круче.
Какой Сузаку стал... ммм... вот так всегда, был милый улыбчивый мальчик с большими глазами, а потом жизнь пустила его в мясорубку. Хотя он стал меньше думать и больше делать. А сейчас вытирать императором стены? да пожалуйста, чтож мы ноги об него будто не вытирали! А я всегда говорил, что характер там имеется и вполне себе. *Ладно, про Сузаку могу распинаться дого, у всех есть маленькие слабости*
А после атомной войны, которую чует мое сердце они там уже развели есть много вариантов развития обломков мира. Вчера с Грей за кофе рассмотрели один очень даже милый. Остаются на всей земле в живых только Ракшата и Ллойд. Так как они не выносят друг друга, придется нашим гениям изобрести способ разведения без непосредственного контакта с родителями. лет через сто мы сможем наблюдать цивилизацию одиночек существующих по сети) А что? Смотрите следующий сериал - постапокалиптическая Япония, люди скрещенные с УН, техника поглотившая мир. И где то на обломках последнего леса еще живет группа тайно выживших людей о которых пока что не известно, всех национальностей в перемешку. И милый мальчик Джон Коннор Ламперуж младший, с красными волосами и фиолетовыми глазами. Code Geass R3 Терминатор?)))))))))

@музыка: latino

@настроение: хмхмхмхммммм

@темы: старые мысли о главном, танки на мыло, мехи в металлолом и пацифиздить всех, пацифиздить!!!, товарищ, братец, любимый, сцука, сердце верни!!!, Развлечения

---

Рыжий - это судьба

Я уже фиг знает сколько не рыжий. И все равно слышу и слышу от окружающих "ах ты, рыжик". Ладно, это еще полбеды. С краской хуже. Две недели и мои темные волосы становятся отчетливо шоколадными. Про блестящие золотистым пряди, которые краска ни за что не берет с самого начала вовсе говорить не хочу.

Вчера отморозил уши. Сегодня решил, что без шапки бродить по городу не пойду. Нашел единственную в доме черную шапку... м даааа... с моим пальто смотрится презабавнейше - суровая баба, как любят русских в америкосовских фильмах изображать(( хорошо хоть шапка не ушанка!

НЕНАВИЖУ НАШ КЛИМАТ!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!1

@темы: отЧАЯнное, тридцать три раза массаракш

---

время промывать мозги

Выхожу из универа. Спускаюсь по лестнице. Внизу стайка первокурсников спорит где кафедра физкультуры. Навстречу мне поднимается декан нашего факультета. И прежде чем я понимаю, что творю, я вместо того же осторожного "здрасьте", которыми побросались в товарища декана дети ему кланяюсь. Первокурсники в шоке. Декан хмуро зыркнул и пошел дальше. Все, пора или на свалку или в нипонию...

Побегал по центру, понял что библиотеки для не гуманитария это зло. Хотите существовать вечно? Незачем тратиться на жидкий азот! Питерский ветер заморозит мозг прямо в черепной коробке, абсолютно бесплатно!

*пью чай, отогреваюсь, думаю о смысле жизни*

@темы: тридцать три раза массаракш, три тонны понтов, аниме/Юхи нц21, вот такой я страшный суслик, кто к нам с чем зачем, того тем и туда!

---

Зачем-то купил себе новое пальто. Не удержался. Я всегда питал слабость к военной теме и это.. ммммм... купил вот и все. влюбился.
Воротник-стойка, отделано металлическими звездочками... только погон не хватает)
Придется улыбаться... а то когда я в ЭТОМ иду с обычным выражением лица, самому страшно...
Ну да, после всех рассуждений о том, что в этом году мы будем жить бедно.
*да я баба когда дело касается милитари красивых вещей*

@темы: семейка придурков, вот такой я страшный суслик, танки на мыло, мехи в металлолом и пацифиздить всех, пацифиздить!!!

---

*приказываю думать о прекрасном*

---

Заболел. Ночью чуть не сдох. Понял, что несмотря на общую нежность организма у меня достаточно приличный болевой порог и скулить начинаю не сразу. А еще озноб, когда зубы стучат - вовсе отвратная штука. И ничего с ним поганым не сделать.
Я жив, а счастье это когда хреновость организма средняя, позволяющая изредка о ней забывать.

@темы: всякое наперекосяк, жалобы Гамабунте

---

гормон верности

Мама вчера долго смотрела странный фильм. Видимо про человека и химию. Потом рассказвала мне оттуда всякие байки. У тебя, говорит избыток гормона верности, вот ты его и прикладываешь к чему попало. А потом, если вокруг народ относится к этому делу не настолько серьезно, насколько ты, начинаешь звереть и возмущаться. К тому же, раз ты самый ярый последователь, значит знаешь как это лучше всего делать.. ну и понеслась методическая война...

Слушал я это, ушами хлопал, а мысли в голове топтались о другом. Меня будто специально создавали из противоположностей, присобачив к образному мышлению технические мозги, к доброте - ярость, а к потребности в служении - безумную тягу к свободе.

У меня очень странные моральные принципы. Местами расходящиеся с общепринятыми. Местами гораздо строже их. И один из них - ясную голову ты можешь сохранить только оставаясь независим. Но нельзя получить абсолютную свободу. Это уже нирвана, а не жизнь.

да и... я всегда, вопреки своим мыслям буду искать применение, для этой треклятой верности. а потом гордиться, что Я САМ вошел в клетку. пока вторая моя свободолюбивая сторона не подскажет разорвать цепь.

И... предупреждение, тем кто не сталкивался. Я фанатично преданный, куда страшнее меня, пытающегося по-лисьи вами вертеть.

@темы: хвост от мысли, старые мысли о главном

---

Постирал белое осеннее пальто. По этому случаю любовался в магазине на белые сапоги. Потом вспомнил, что я не люблю белый цвет в принципе. Попал в дождь, холодный как снег. А ведь еще почти август... Потратился на еще одну кулинарную книгу. Про завтраки. Никогда не грешил едой по утрам, наверное стоит начать.
*проклятый вазелин, пальцы к клавишам прилипают. но только он лечит эту чертову аллергию, о бедные мои пальцы*
Смотрю хост клаб. Повышаю настроение.

@темы: вот моя деревня, вот такой я страшный суслик

---

Вчера думали над косплеем.
Если бы Мустанга назначили императором я думаю у него бы был именно такой костюм.
Видимо у нас будет флешмоб - убей плащом проходящих мимо)
плащ-палатка по-царски это звучит гордо...
хихихихихихи.....
*так это уже нервное*

---

весело было

*выглядывая из окна* Кажется зима начинается... ну и фиг с ним. сколько ж у меня планов то на ближайшие два месяца... ажно в нору залезть хочется и не вылазить под страхом отрезания хвоста. Так то...

---

У зла крепкие корни и красивая макушка... Но зло остается злом.