немного творчества

[shirma]

Я сегодня, пусть и нарвался на невмеру неуемных критиков довольный. Правда измотался в конец, давление меня свалило, потекла таки кровищща из носа, так что в ближайшие дни лежу дома...

А теперь таки о приятном. Маленький стебный рассказик для повышения настроения всем любителям кошек и коньяка посвящается

Мррррр
Стекло вспыхивало то синим, то красным, то желтым. На столе позвякивала ложка. Если приглядеться, можно было представить, как из черного бутона города вырываются яркие лепестки.
— Им все равно за что пить. Могут даже против чего-то, лишь бы в бутылке булькало – тихое ворчание тонуло в криках «ура» и грохоте салюта. Победители продолжали пускать деньги на ветер. — Если бы по ту сторону двери не стоял тощий нервный солдат, я бы вполне мог бы представить, что это буйный вечер обычного пивного праздника.
Солдат каждый час без просу заглядывал в комнату, видимо проверяя не испарился ли, причем сопровождал свое появление радостный вздохом «А, тут еще…»
Долго или нет оставалось находиться под домашним арестом было неизвестно, зато можно наслаждаться своей комнатой. Если вырезать дурную и ни к чему, кроме уныния, не приводящую мысль «в последний раз». Уютный маленький шкафчик, того самого густо-янтарного, что и коньяк, цвета… Если уже несколько часов натыкаюсь на него взглядом – это судьба. Я достал кружку, бокалов, к сожалению, в комнате не было. Ёмкость – первый компонент напитка «у тебя все было». Я придумал его лет десять назад. Признаюсь, искал лекарство от любви. От любви не помогло, но от мыслей избавило на целый день. Рецепт прост: берешь как можно больший бокал, подходишь к бару и на глаз льешь из каждой. Неважно по сколько. Важно, чтобы хватило места для каждого напитка. Потом торжественно встаешь, произносишь крепкое слово и пьешь до дна. Коньяк закончился еще на разработке стратегии. Возможно, хвати его еще на денек, мы бы не проиграли. Маршал Эйде — талантливый старик. Но без алкоголя он был не в состоянии даже проснуться.
Смесь из трех вин и бальзама тоже неплохо. Ощущая приятное жжение в горле, я сгреб дремавшего в кресле кота, занял его нагретое место и посмотрел в заспанные глаза единственного друга. Круглые зрачки недовольно сузились.
- Ирлин, морда ушастая… - пальцы с удовольствием зарывались в густую шерсть, - мурчишь… Чешут – хорошо, пнут – укусишь. Все у тебя просто. А на моем месте себя представь…О… мурчать перестал. Правильно, тут, вашим языком выражаясь, в пору шипеть. Одни идиоты радуются, что есть повод выпить, другие решают, нужна ли мне моя голова. Им, естественно, не нужна, но совесть запрещает совершать аморальные (то есть не утвержденные большинством поступки). Знаешь, Ирлин, я до сих пор жив, только потому, что в городе не найдется ни одного трезвого палача. Рубщика мяса, наверное тоже, – я широким жестом заехал коту по уху, тот недовольно мотнул головой и выпустил когти, - Только не комильфо это – топор рубщика… я все-таки канцлер, хоть и бывший. А не свинья. Нет, не так… хуже свиньи, поэтому не стоит осквернять свинских дел мастера такой непотребной работой… Вот тебе и революция. Правитель был дурак. Система хромала на обе ноги, но в отличие от этой умела ходить! Посмотрим, как этот борзый мальчик собирается доказать, что управлять обломками легче, чем старой телегой.
Ты-то, дружище, не пропадешь – мышей ловить умеешь. Хотя, какие тут, к черту, зимой мыши, тут генералы от холода дохнут. Я предлагал улучшить систему отопления, а теперь-то что? Пусть мерзнут, их государство – их проблема, так, ушастый? Нам бы пить чай и писать мемуары. Только их запретят еще до сочинения, вместе со мной. Опять замурчал, разбойник… хотел бы и я так научиться, оно бы женщинам нравилось… Что ушами дергаешь? Думаешь, не нравилось бы? Или мне ума не хватит научиться?
Солдат снова с опаской заглянул в комнату, но, заметив в кресле мое порядком нетрезвое тело, приободрился.
- Можете проходить, господин Бэк.
В засыпающем мозгу звякнула мысль: «Олдо Бэк. Топора не нашлось. Совет решил покончить с моей жизнью тупым тяжелым предметом... Звяканье пряжек и шпор, гулкие тяжелые шаги… Бэк — это всегда шум, гарканье, топот. Отвратительно негармоничное существо – замахнулись на атланта, а вылепили сатира-переростка.
Всё равно. Все равны. Но я и сейчас тебя равнее. Хотя бы в плечах.
Я с улыбкой посмотрел в лицо нависшей надо мной громаде, прищурил глаза и в такт рокоту, доносившемуся из пушистого горла Ирлина, повторил нежное кошачье мурчание. Потом смелее и громче. Умирать — так с песнями. Неважно на чьем языке, главное от души.
Торжествующая брезгливость сползла с обезьяноподобного лица Бэка, сменяясь суеверным ужасом. Я не успел осознать, что произошло, пока развернувшийся с лязгом, будто боевая колесница, Олдо Бэк не промаршировал обратно за дверь.
На следующий день меня не вызвали на совет. Совет пришел ко мне. Не выдержав пятерых чужаков, Ирлин вздыбил шерсть, зашипел и забился под шкаф, из-под которого изредка показывался нервно подергивающийся рыжий хвост.
Советники с опаской толпились у двери, поглядывая друг на друга, выбирали самого смелого. Наконец, некто выхватил у секретаря бумагу и густым басом зачитал приказ.
«Именем революционного правительства бывший канцлер Грехем Рейн признан утратившим рассудок. В связи с чем казнь представляется невозможной и заменяется изгнанием в…»
Не дослушав, я закрыл глаза и с наслаждением выдал раскатистую кошачью трель. Совет сочувственно примолк – идиоты у них в почете. Что ж, Ирлин, начнем новую жизнь? Спорим, в этой стране сумасшедшего будут слушать охотнее, чем раньше слушали канцлера? Юродивый — тоже должность, только вот ума на нее надо вдвое больше.