Назначить Юки моим командиром - все равно что избить меня по лицу вареной рыбиной. Он стоит и смотрит на нас с Райденом, как будто ему выдали новое оружие, а пользоваться им не обучили. Из таких полковников надо суши вертеть, а не посылать их в катакомбы, честное слово. Найду Форкотова – убью, за то что поигрался с мышкой, поцарапал спинку и вернул нам обратно. Я думал, хорошего врага воспитал, правильного, а как у местных есть поговорка… на дворе кол, на колу мочало – начинай сначала.
Боевая задача понятная, но мутная –поди туда куда навигатор не ведает, приведи того не знаю кого, но анализ крови покажет. Если потолок упадет нам на голову – окажется, что барраярец стоил девятерых. Хорошо –восьмерых. Юки не жалко. Но не жалко его будет после – потому что отряд может не заметить потери бойца, а потеря командира, даже рыбообразного – к победе не ведет. Смотрю как он отдает приказы, вешаю бирку – сначала победим, потом потеряем. Уговорил.
С Райденом ползем по норам первыми, нам привычно. В темноте не видно что рыжий рыжий, но его сложно перепутать с кем то – он даже немного дрожит предвкушая поход, ему скучно слушать инструкции. Зато в катакомбы влетает, будто чует след. Хочется насвистывать песенку « я иду за тобой», не Райдену, конечно, а барраярцам. Проползаю по узкому лазу, как рачок бокоплав, с парализатором в зубах. Иду первым по завалам, ползу врастопырку, то еще приключение, когда камни падают за шкирку. Но меня уже охватил азарт. Я понимаю Райдена, на штабной работе нас скрутит в рулон от скуки. Это здесь я застываю над пропастью, слышу как шелестят в черный ее зев камни, и танцую со смертью. Мне нравятся опасные женщины, леди Анора это знает. В лабиринте – идем авангардом, втроем. Для остальных надо бы оставить след, но эти проклятые камни не известняк, на стене не нарисуешь. Мысль выкладывать на полу стрелки отпадает, хотя я бы изобразил для Юки хрен указующий, но у него нет чувства юмора. Рисую на стене указатели кровью, пришлось расковырять руку. Еще не бой, а я уже породнился с этими стенами.
Везение оборвалось быстро. Мы только выбрались из лабиринта, еще болят плечи, по которым попалось камнями, еще ноют ноги, которым приходилось выдерживать весь вес на узкой приступочке, а из темноты навстречу ступает тень с парализатором. Я не успел даже обернуться. Сам виноват.
Меня приволокли и бросили к стене, так что я еще проехался пару шагов на коленях. Обидно. Но это эмоции для своих. Эти должны понять что я в гостях. Тому, кого разжаловали в капитаны из столичной СБ привычка смотреть сверху вниз, когда смотришь снизу вверх въелась как тушь в пальцы каллиграфа. Маска треснула только раз, когда из темноты я услышал голос « я его знаю». Наклонился и схватив меня за волосы повернул к свету. Его я тоже увидел – жженый кот. Котик ты мой котик, Юки не доел, может быть и мной подавишься? Нет времени медитировать но страх выгнать из груди трудно. В Форкотове слишком много ненависти. Есть пять шагов, которые меня проволокут до матраса, на котором решили пытать. Дыши глубже. Потерявший лицо умирает дважды.
Пытать собираются по барраярски, толпой. Котов приподнимает меня за воротник, подтягивает ближе. Говорит что то , я не слушаю, пока он говорит и встряхивает есть время примириться со смертью. Наши предки говорили, что самурай должен привыкнуть к тому, что каждый день может стать последним. Принять смерть как неизбежность. А теперь, Амир Хиран, скажи себе честно – я сегодня умру. Почувствуй это каждым нейроном, еще разгоряченного тела, у которого бьется сердце, болят ушибы, пересохло в горле. Полсатрапии за апельсиновый сок. Не сбегаешь до столицы, кот? Я заплачУ. Думаю это и немного улыбаюсь. Его злит и нож впервый раз впивается в мою щеку.
Чувствую будто меня окунули головой в кастрюлю кипящей лапши. Горячо, липко, болит и жжется. Это моя кожа и кровь, наверное сейчас не красавец. Барраярец переключился на ногу. Она сегодня не сорвалась в пропасть и явно не заслужила быть проткнутой насквозь, но дикарям до этого дела нет. Кричу уже не прикусывая губ, это невозможно терпеть. Как говорил древний поэт «всему на свете есть предел, как есть границы у страны» это не предел. Я кричу, он поворачивает нож в ране, но сознание не покидает меня. Учебник выживания параграф второй: когда сила это слабость. Мысли путаются. Присоединяется женщина, с вечным женским вопросом глаза или яйца. Совещаются и выбирают глаза. Вот это страшно. Смогу ли я слепым смотреть на них свысока? Улыбаюсь и страх отступает на пол шага, чтобы снова вернуться когда меня обжигает такая боль, будто острие ножа вошло в мозг и голова моя сейчас лопнет. Форкотов говорит и я разбираю по губам «пароль от комма». Подавитесь. Ему приходится наклониться к моему залитому кровью лицу чтобы услышать четыре цифры.
Баррарский врач, перетягивает раны. Вдалеке стреляют – наши вылезли из лабиринта. А я далеко в тылу врага не могу поднять головы с грязного пола. Плохо помню череду барраярцев рядом, одного глаза нет, второй так залит кровью, что веки слипаются. Форкотов бросается в бой, без него легче. Почему я уверен что эти не будут меня убивать? Мальчишка рядом следит так, будто я вскочу и убегу. Потом берет мою руку. Им мало. Пальцы. Даже не спросили как в анекдоте какой отрубить. Просто оттяпали три разных. Я кричал. Это уже вырывалось само по себе. Предел пройден. Лучше кричать от боли, чем плакать от страха. Я стал впадать в оцепенение, наверное от потери крови и болевого шока. Меня разбудили камни. Они сыпались с потолка, который не одобрял перестрелки в старых галереях. Ты победил страх Хиран? Получи новую порцию. Почему то умереть под завалом мне было страшно. Не от потери крови, когда живьем с меня снимут скальп, ни от ножа в сердце, ни от руки Котова. Я боялся лежать придавленным грудой камней и чувствовать как они расплющивают мои ребра. Долго чувствовать. Может ведь и не повезти. Камни я не заставлю быстро меня убить. Камни не барраярцы. Юки наверное хотел стать камнем, но хладнокровно остановился на рыбе. Ему до камня, как до Ро Кита дирижаблем. Много чести полковнику думать о нем перед смертью. Но в голову лезет исключительно он. Стена рушится и меня за шкирку тащат подальше. Котов приказал не убивать. Это победа? Или я еще пожалею?
Перестрелка, крики наших, в голове шум. Барраярцы со всех сторон, обвал сбивает всех в кучу. У меня связаны руки. Я почти не вижу и не могу ходить, но парень за спиной следит за каждым движением. Я попробовал один раз его ударить, думал в суматохе, выползти в коридор, но затея не удалась. Лежал парализованный, а камни валились вокруг и хорошо еще ,что парализует всё – они не видят как я боюсь. Боюсь остаться под камнями живым. Я слышу знакомые голоса, наши перестреливаются и переговариваются, как же хочется крикнуть что то в ответ. Просто больно, что нас отделяет так мало и так много. Два десятка шагов. Десяток барраярцев. Камни падают повсюду, трещат стены, только парализация не дает показать насколько мне страшно. В последний момент парень, который меня охранял, хватает меня как мешок и тащит перед собой. Наши не стреляют. Лучше быть живым щитом, чем мертвым грузом. Меня швыряют в угол. Пока живой. Но стены трещат и здесь. И им плевать улыбаюсь я им в лицо или нет. У них даже нет лица.
Теперь у моих ног сидит женщина. Стерегут двое. У женщины в руках нож, она растрепанная и глаза блестят от ярости. На каждый выстрел стены и потолок отвечают злым гулом. Надо отвлечься иначе сойду с ума и буду кататься по полу, пока не пристрелят. Но лучше потерять голову чем лицо. Женщина сидит чуть ниже, той груды камней к которой прислонили меня, я нависаю над ней, над ее ножом, улыбаюсь и говорю о страхе. Чувствую, он в ней есть, где то внутри, его можно вытащить. С Котовым этот номер бы не прошёл, но женщина отвечает резко, но даже не пытается заставить меня замолчать силой. Я связанный, обескровленный и могу только ругаться, но это не важно. Правильная победа – в голове проигравшего. Лучше всех так играть получается у императора, но он не дает мастер-классы. Женщина злится, но продолжает держать нож у моей груди. Так я на него и повалился, когда наши, прорываясь в помещение палили из парализаторов по всему живому. Спасибо, сукины дети, во мне было так мало дыр этим утром. Я бы вам даже обрадовался, но лежу лицом в чьи то сапоги.